Невеста и Чудовище - Страница 52

– Ни-ког-да! – отвечаю я, глядя в его глаза, и с трудом сдерживаю слезы. Нужно переключиться на дело, пока не заревела. – Байрон, ты... Ты умеешь стрелять?

– Умею, – отвечает он, покосившись на отца. – Меня Кирзач научил. Из охотничьего ружья. Потихоньку от мамы.

– Вот и хорошо, значит, ты знаешь, где Кирзач хранит ружье.

– Нет, – Байрон посмотрел на отца растерянно. – У него есть ружье!.. Я как-то не подумал.

– В пристройке. От кухонной двери – слева в углу под старым ватником. Не от входной, с улицы, а от кухонной. Запомни.

Глаза Бирса расширились. Поверил, наконец? Так он еще на меня не смотрел. На тему: «Вот ты какой, цветочек аленький!» Чувствую, что покрываюсь пупырышками и быстро отвожу глаза, чтобы он не догадался о своем поцелуе через... пять месяцев. Или все совершенно изменится?.. И не будет поцелуя – моей первой тайны от Байрона.

– Пожалуй, нам пора, – Бирс встал.

Я тоже встала и бросилась к Байрону. Присела перед ним.

– Байрон, я не знаю, как все получится и что будет завтра...

– Текила, не напрягай, у меня и так мозги дымятся, – он поднял руки, сдаваясь. – Надеюсь, ты не потащишься на рассвете в какое-нибудь гнилое местечко? Типа Загибайлово или Объедалово. – Он посмотрел на отца. – Правильно я назвал веселые деревушки недалеко от нашей дачи?

Вот так он и не дал попрощаться на всякий случай. Я встала, отряхнула джинсы на коленках, только повернулась забрать свою куртку со стула, а Бирс сунул мне в лицо цветок. Похож на лилию, только некоторые лепестки различаются по длине, и раскраска странная – полосатая, а местами – в черную крапинку на желтом. Из его внутренности торчал длиннющий розовый пестик, приплюснутый на конце, как язык, и топорщились усиками тычинки.

– К сожалению, лилий уже не было. Орхидея для Лилит! – объявил Бирс, удивив меня почти детским смущением.

Я вздрогнула и осторожно двумя пальцами взяла стебель.

– А как она... называется? – спрашиваю на всякий случай. Мало ли что я съела в реке.

– Куприпедиум! – с готовностью откликнулся Бирс и в озарении спросил: – А как называлась та, что вы...

– Не скажу, это неприлично, – сильно озадачила я папу Байрона.

Мы двинулись к выходу.

– Очень рад нашему знакомству, очень, – Бирс открыл передо мной дверь. – Давно никто меня так не поражал, благодарю, вы удивительная девочка, Лилит.

Вышли из цветочного кафе. Стемнело. С минуту топтались, не решаясь разойтись. Я держала перед собой орхидею – нечто вроде большого яркого насекомого на палочке. По лицам мужчин поняла, что поездка на дачу и тем более выкапывание ямы под беседкой кажется им при вечерних огнях и в толпе народа полным бредом.

– Если вы передумали, придется ехать мне, – заявляю я грустно, с трудом представляя, где найду вечером копателей и что делать с Кирзачом.

А пойду сразу в пристройку, возьму ружье и пристрелю его на фиг!..

– Мы едем, едем! – среагировал Байрон, вероятно, из-за выражения моего лица.

– Немедленно... – обреченно кивнул Бирс.

Мамавера

В метро я заснула минут на десять. Легче не стало. С большим трудом, еле передвигая ноги, доплелась до своей квартиры. Достала ключи, а потом заметила, что дверь приоткрыта. Тихонько открываю ее и заглядываю в коридор. Свет горит. Тихо. Вхожу на цыпочках и слышу, что Мамавера с кем-то говорит. Уже легче. Я сняла куртку и ботинки, а она вышла в коридор с телефоном.

– Это ты?.. – и потом в трубку: – Это дочка пришла, к сожалению. – Убирает телефон в карман халата и спрашивает: – Ты видела мать своего Байрона?

– Когда?.. – на всякий случай интересуюсь я.

– Все равно когда! – повысила голос Мамавера. – Ты можешь ее узнать?

– В каком смысле?..

Мамавера сделала глубокий вдох, потом – резкий выдох, но голос все равно повысила:

– Лилит, ко мне пришла незнакомая женщина, представилась матерью Байрона и сказала, что ты беременна!

– Ну, я... – просачиваюсь мимо мамы в комнату и начинаю раздеваться. – В каком-то смысле я точно беременна.

– Что значит – в каком-то смысле?.. – переходит она на шепот. – Ты что, нетрезвая?

То ли от усталости, то ли от постоянных мыслей о Верочке, ее останках и о том, где нужно похоронить эти останки, когда мужчины рода Бирсов их найдут, я в этот момент слегка озверела от приставаний Мамаверы с ее, как мне тогда показалось, истерическими заморочками. И ответила честно:

– Отвечаю на первый вопрос: да, я беременна. На второй – да, я нетрезвая, пила шампанское. Это все на сегодня? Мне бы помыться. Можно?

Мамавера, как ни странно, слегка успокоилась и предупредила:

– Не раздевайся совсем. Сначала посмотри на женщину в кухне.

Плетусь в кухню в свитере и колготах. Смотреть на женщину... Открываю дверь и никого не вижу. Оборачиваюсь к маме в коридоре. Она берет меня за плечи, подталкивает вперед и разворачивает налево к стене.

Тут уж, конечно, я быстренько пришла в себя и сразу впала в легкую трясучку от увиденного. На полу в нашей кухне с подозрительной неподвижностью сидит у стены Лизавета, расставив ноги в стороны и завалив голову набок. С закрытыми глазами.

– Это Лизавета, мать Байрона, – поспешно докладываю я. – Она жива?

– Жива.

– А что тут случилось?

– Я уже сказала, что тут случилось, но тебе плевать на то, что я говорю, – спокойно заявила Мамавера. – Проспись, завтра все обсудим.

И ушла из кухни. Я присела перед Лизаветой и наклонилась к ее лицу, чтобы услышать дыхание. Ничего не слышу. Трогать ее страшно, я почему-то уверена, что мне нельзя до рассвета ни разговаривать с Лизаветой, ни прикасаться к ней. Иду в коридор, беру из рюкзака зеркальце и осторожно подношу к ее опущенному носу с изящными ноздрями. Вспотело. Жива.