Я в ужасе мотаю головой – только нотаций Лизаветы мне сейчас не хватало! Нет, я еще слишком уязвима, я только что нащупала совпадение маминой жизни с Верочкиным именем и даже толком не знаю, насколько мне это поможет.
– Мам, она сейчас не может. – Байрон кривится: – Перестань кричать, не буду я ей совать трубку в ухо. Пока. Дома поговорим.
Убирает телефон и с обреченностью плохо ориентирующегося в ситуации человека спрашивает:
– Какие еще пожелания будут?
– Бирс! – придумала я. – Позвони отцу, я с ним поговорю!
Байрон проводит ладонью по лицу, потом нажимает на кнопки и протягивает мне телефон.
– Байрон, ты где? – слышу я в трубке. – У Лизы припадок, она только что крикнула мне в телефон...
Включаю громкую связь и внедряюсь в его возмущение:
– Здравствуйте, Бирс. Это Лилит. Я девушка вашего сына. Мне нужна помощь.
– Лилит! – обрадовался Бирс. – Наслышан, наслышан! Прекрасное имя. Знаете стихотворение...
– Уже знаю, – перебиваю я. – Дочка мельника нагая с бородкой мокрой между ног – это?
Байрон посмотрел на меня дикими глазами. В трубке тишина секунд пять, потом – одобрение:
– Неплохо. Вы что, провидица?
– Нет. Поможете?
– Конечно, помогу. Приезжайте. Цветочный магазин на Васильевском острове. Байрон знает. Он... Он с вами? Или запишете адрес?
– Со мной. Едем.
Дверь в кладовку оказалась запертой снаружи – недобрый знак, хотя Курилка иногда так делала для перестраховки, а потом забывала. Я положила деньги в верхний ящик тумбочки на колесиках, а потом Байрон отодвинул тумбочку и открыл люк в полу. Он полез первым и, зависнув на вмонтированных в стену опорах из металлического прутка, протянул мне руку. В принципе я вполне могла спуститься сама, но уже давно заметила, что когда Байрон нервничает, он старается таскать меня на руках. Я закрыла над собой люк и висела потом кулем под мышкой Байрона, пока мы не спустились вниз.
Подвалом – с подвывающими трубами и высохшими трупиками четырех котят на цементном полу – мы дошли до выхода из соседнего подъезда.
На улице я крепко захватила два пальца моего жениха, а в метро сидела у него на коленях и нюхала его волосы. Байрон молчал и не смотрел мне в глаза. Признак его досады или раздражительности.
– Почему – цветочный магазин?
– Это кафе отца.
– В магазине?
– Сейчас увидишь.
И я увидела вывеску – «Цветочный магазин-кафе». И мне жутко понравилось внутри – половину помещения занимали ряды с цветами, а через стойку, за которой сидели посетители, было небольшое кафе на пять столиков и бар. Запах кофе, роз и хризантем. Люди пили кофе, а потом, нанюхавшись, покупали цветы. Или – сначала покупали цветы, а потом... Я увидела Бирса первая и потащила Байрона к столику.
– Приветствую вас, дети шпиёнов! – встал Бирс.
– Вот, – сказала Байрон, неопределенно махнув рукой. – Это мой отец. Это – Лилит. Моя девушка. – И сел, а вернее, свалился на стул, опустив сумку с ноутбуком на пол, чего раньше никогда не делал.
Киваю Бирсу. Он помогает мне снять куртку. Сажусь. Смотрю на отца Байрона с надеждой. Нет, я в самом деле рада его видеть. У Бирса от моего взгляда постепенно с лица уползает улыбка.
– Она беременна, – вдруг говорит Байрон, не поднимая головы.
Бирс с облегчением выдохнул и вернул улыбку:
– Так это же отличная новость! – поднимает руку к бару: – Принесите нам шампанского и поесть!
– Ты не понял, – говорит Байрон. – Текиле шестнадцать. У нее от этого крыша поехала.
Я не ожидала такого от Байрона и обиделась. Более того – слезы потекли!
– Вот видишь, – равнодушно заметил на это Байрон, подвигая мне по столу салфетки.
– Лилит, почему вы плачете? – спросил Бирс, изо всех сил стараясь не улыбаться. – У вас проблемы?
Молча киваю.
– Вы здоровы? В смысле... – он повернулся к сыну: – Байрон, ты когда анализы сдавал последний раз?
– Какие анализы?
– На СПИД, например, или хотя бы на гепатит. Чего ты девочку доводишь до слез, а? Вы что, заражены оба?
– Отец, прекрати, – устало отмахивается Байрон. – Меня мать с этим достала, теперь – ты. Не нужны мне никакие анализы, пока я имею первого и единственного полового партнера.
Я перестала промокать слезы и уставилась на Байрона с обожанием. Первый и единственный половой партнер – это звучит так надежно! Но... стоит кое-что уточнить:
– А как же твоя полигамия? – выдохнув остатки плача, спрашиваю я.
Байрон покосился на отца:
– Вы что, общались? Ты уже обсуждал с ней гены и все такое?
– Я первый раз вижу твою девушку, – клятвенно прижал руку к груди Бирс.
– Не надо этих вот уловок! – разошелся Байрон. – Видишь ее первый раз, но успел как-то поговорить о генах и своей полигамии, да?
– Клянусь! – Бирс уже с трудом сдерживает смех.
– Вы обещали мне помочь, – вклинилась я в родственные разборки.
– Простите, я к вашим услугам, – развернулся ко мне Бирс.
Принесли шампанское и еду. Я набросилась на креветок, Бирс разлил шампанское.
– Вам нельзя пить, – заметила я с полным ртом.
– Почему? Отметим, а домой поедем на метро.
– Нужно ехать на дачу. Срочно. – Беру бокал и выпиваю его, не отрываясь.
– Ладно, – кивнул Бирс, – тогда возьмем на дачу шампанского. У меня там один...
– Коньяк двух сортов, полусухое, водка, кофейный ликер и полбутылки текилы, – закончила я за него.
– Вот видишь! – отвтил Байрон на изумленный взгляд Бирса. – И ноги ее там не было.
– Допустим, – кивнул Бирс, подумав. – Много у вас таких фокусов?
Я задумалась и выпила еще один бокал.
– На втором этаже сундук с книгами и коробкой сигар. Кубинские. В гараже – красный «Москвич» Лизаветы. Ваш глухой истопник на самом деле отлично слышит. Вы могли и сами догадаться – у него телевизор в пристройке. Думаю, ему пришлось изображать глухонемого, потому что таким был Кирзаков. Вроде все. – Беру третий бокал. – Больше ничего в голову не приходит.