– И молодец, – я протискиваюсь мимо худой до скелетного образца Курилки с черной банданой на голове.
В кладовке душно. Небольшая комната вся заставлена аппаратурой. Окон нет. Курилка включает вытяжку на стене, закуривает под ее жужжание и интересуется:
– Как у вас с Байроном вообще?
– Нормально. У нас будет ребенок. Я брошу школу.
Закашлявшись до небольшого приступа, Курилка таращит глаза и сгибается в пояснице. Я раздумываю, стоит ли стучать по спине человека, поперхнувшегося дымом. Решаю, что не стоит. Глажу ее длинные платиновые волосы, гладкие и ровные, как шелк. Они у Курилки до пояса и всегда распущенные.
– Ну ты даешь, Текила, – выдыхает Курилка, накашлявшись. – Такую информацию дозировать надо. Я же могла задохнуться! Дополнительные вопросы задавать можно?
– Нельзя.
– Ясно. А ты это... Не мала еще для ребенка?
– Я для аборта мала, а для ребенка в самый раз.
– И правильно, – одобряет Курилка, уходя.
Пока не подъехал Байрон, я шарила в поиске. Фамилия Яловега встретилась семь раз. В сочетании с именем Марина – ни разу.
– Кого вскрывать будем? – спросил Байрон, подсаживаясь и открывая свой ноутбук.
– А давай по свежим следам залезем в контору, – предложила я беззаботно.
– Нет, – с ходу отвечает Байрон.
– Нет? Тогда извини. Свободен. Подходи через час-полтора, я тебе опишу план дальнейших действий.
– Текила, не зарывайся. И не разговаривай так со мной. Вскрывать файлы федералов последнее дело. На это можно пойти в самом крайнем случае. Я понимаю, тебя разбирает любопытство, но, может, Примавэра сама все расскажет, если на нее поднажать?
Смотрю на Байрона. Провожу пальцем от его прекрасного лба по носу, по губам и под подбородок – срисовываю профиль. И объясняю тихо и ласково:
– Не будем ничего вскрывать. Я знаю код доступа Федеральной службы на сегодня, 29 октября. И номер удостоверения и личный пароль агента Кирилова. Обещаю!.. Если не получится войти в файлы конторы с этим арсеналом, выключаемся и уходим трепать нервы моей маме.
Байрон посмотрел на меня с сумасшедшинкой в глазах и повертел головой:
– Ну ты даешь, Текила!..
А что он еще мог сказать? Быстро включился и установил защиту. Приступим? Итак. Семь цифр от 29 октября введены – спасибо, Кирилов, за наше с тобой сотрудничество в будущем. На запрос идентификации ввожу номер его удостоверения – спасибо, Кирилов, за сегодняшнее посещение школы. Что дальше? Пароль. Ввожу заветное слово «Гунила». Сработало. Байрон на своем железе открыл с ноутбука запись нашей камеры. На первых листах файла, в котором агенты проверяли мамины данные, стоит номер и название отдела: «Защита свидетелей». Год 1996. Данные на Веру Андреевну Бондарь. Год и место рождения, не замужем, имеет дочь Веру... Дочь Веру? «Вера и Верочка» – я где-то видела такую запись, совсем недавно... Место прописки, акт идентификации...
– Нажми на этот акт, – говорит Байрон. – Это должно быть что-то вроде постановления о назначении свидетелю нового имени.
Нажимаю. Требует код доступа. Набираю номер отдела, который Мамавера назвала в кабинете. Не срабатывает. Меня отослали в архив актов идентификации и потребовали подтверждения кода. Ладно, пойдем другим путем.
– Может, сунемся в архив МВД? – предложил Байрон.
– Нет. Будем думать. Защита свидетелей. Имя моей мамы. Она проходит по защите свидетелей...
– Значит, это не настоящее ее имя, – закончил Байрон. – А то, которое она получила в девяносто шестом. Год тебе о чем-нибудь говорит?
– Говорит. Следующий год после смерти моего отца и Марины Яловеги. Могилы на кладбище – рядом. Байрон!.. – хватаю его за руку. – Мою маму раньше звали Марина!..
– Подожди, не дурей. Чужое имя... Что-то мне подсказывает, что оно должно быть реальным. Вера Бондарь должна была реально жить и иметь дочь, чтобы...
– Верочку! – вскочила я, уронив стул. – Точно! Она доставала меня пять месяцев, потому что не найдена и не похоронена! Ее мать – Вера! Овчар записал их в свою тетрадь девяносто третьим годом! Байрон! У него своя... Книга китов... – я задыхаюсь от волнения.
– Текила, не шуми, – строго говорит Байрон, поднимая стул. – Если сюда сунется кэптэн Джек, придется опять подделывать его визу или что похуже. Еще раз предлагаю полезть во Внутренности и покопаться там в девяносто третьем на предмет умерших или пропавших Бондарей.
– Ладно, давай... – я сажусь и стараюсь унять дрожь.
Байрон шарит в архиве МВД. Я вспоминаю про анализ крови из банки и говорю:
– Ничего не получится. Ты уже шарил... то есть в будущем пошаришь во Внутренностях и ничего не найдешь.
– Текила, сходи к Курилке, пусть она тебе чаю сделает, – не отвлекаясь от экрана, говорит Байрон.
– Послушай, мы теряем время. Если моей матери дали имя погибшей женщины, то оно давно изъято федералами из архива МВД. Нужно пойти другим путем. Пусти поиск девяносто второго года на фамилию Овчар.
– Как скажешь, – вздыхает Байрон. – Вот, пожалуйста, Овчар. Тульский маньяк. Потреблял в пищу мясо своих жертв. Задержан в 1989-м, обследование в психушке, содержание в специзоляторе, побег в 1992-м. Отпечатки, анализ ДНК. Смотри, вот такой анализ. Можно увеличить на размер стандартного листа и сравнить прямо на экране наложением. Если бы у нас было что наложить...
– Да уж! – возмутилась я и даже застонала от расстройства.
Байрон уже сделал это, он уже все сравнил и тут же бросился меня предупредить!.. То есть сравнит... Или уже не сравнит – незачем будет сравнивать?.. Если он согласится сегодня развалить мечту Лизаветы и найдет останки Верочки, я на пятом месяце не огрею Кирзача поленом, и нечего будет сравнивать.