Невеста и Чудовище - Страница 36

Стоим, ждем чего-то. Пытаюсь осторожно рассмотреть свою напарницу, но это тяжело, почти невыносимо. Впервые в жизни мое любимое занятие – попытка сопоставить одежду и повадки незнакомого человека – вызывает страх и животную тоску, как перед несчастьем. Шарю глазами вокруг себя. На берегу лежат два мешка. Из одного выглядывает топор. Лучше уж смотреть на реку, а то дикие мысли в голову лезут. Я пригляделась и заметила, что течение стало спокойней. Кое-где на реке видны места с почти стоячей водой. И вдруг выше по течению показался человек. Он плыл, держась за доску, и вертел головой, осматриваясь. Потом – второй, третий... В клочьях тумана люди то пропадали, то вдруг появлялись совсем близко, с рыбьими глазами на отрешенных лицах. Подплывая к нам, люди с досками начинали отгребать от берега, а на тех, которых вода несла сама, мы и забрасывали сети по сигналу Кирзача. Он с напарником стоял в начале этого странного нереста и отбирал добычу по только ему понятным признакам.

Когда мы с женщиной приготовились бросить сеть на указанное тело, я вдруг почувствовала себя спасателем на водах. Очень важно было правильно закинуть тяжелую сеть и тянуть ее потом, борясь с течением. Странный азарт охватил меня. Женщина тоже оживилась и очень переживала, вскрикивая и матерясь, когда мне не хватало силы тянуть.

Мы вытащили одного. Остальные пары – еще троих. Свалившись без сил на мокрый снег, мы с женщиной смотрели, как мужчины освобождают нашу сеть – в ней оказался крупный человек с обширной лысиной и очками на шее. Я совершенно ясно увидела, что он мертвый, о чем в волнении сказала женщине.

– Конечно, мертвый, если уже распух! – согласилась она, не понимая, чему я радуюсь.

Осматриваю остальных. Абсолютные утопленники, и явно не первой свежести. Только было я взбодрилась, обнаружив в Объедкино настоящих мертвецов, что вселяло какую-никакую надежду на мое живое состояние, как Кирзач взял топор. Обошел тела на снегу, у одного задержался, словно принюхиваясь. И начал примериваться к добыче, расставив ноги поустойчивей и намечая диким глазом место удара.

Я бросилась бежать.

Потом вдруг обнаружила себя уже в темноте, под тяжестью чужих одежд, и почуяла запах нафталина от старой шубы.

– Не толкайся!.. – шепчет Верочка где-то рядом.

Протягиваю руку, ощупываю острые плечики и уточняю:

– Я забежала не в тот дом?

– Нет, это я к тебе пришла погреться.

– Верочка, а ты... ты знаешь свою фамилию?

– Знаю. Вера Бондарь, мне шесть лет.

* * *

Сижу за столом, закрыв уши ладонями, чтобы не слышать шума реки. Я не хочу ни есть ни пить – особенно если пить здесь можно только речную воду. Я не хожу в туалет, и никто не ходит – ведро пустое, выносить не нужно, хотя со временем не все понятно. День прошел с момента выноса ведра или десять минут?.. Часов нет, время суток одно – постоянная пасмурность. Если я не умерла в той аварии, то попала в прошлое, когда моей маме было шесть лет. И должна теперь за ней ухаживать, растить ее и воспитывать, и от этого осознания на меня накатывает тоска.

Очень много вопросов. Верочка... Бондарь явно как-то связана с Кирзачом. И с семейством Бирсов. Или я ошибалась с самого начала, и призрак шестилетней Примавэры ходил всюду именно за мной?.. И это – при живой мамочке! Зачем?..

А если оттолкнуться от сегодняшней ситуации? В каждой избе живет семья, или люди, чем-то между собою связанные. Тогда по логике получается, что Бауля – моя бабушка. Интересно, по отцу или по матери... то есть по Верочке? Бред какой-то. Бауля сама сказала, что у Верочки нет родни. Нужно прекратить думать, иначе получается полная безысходность – я ничего не понимаю.

Кто-то тронул меня за плечо. Открываю глаза и поднимаю голову. Бауля. И Верочка тут – стоит возле моего стула.

– Мы с тобой родня? – спрашиваю я Баулю.

– До этого еще нужно дожить, – отвечает она.

Как всегда – ничего не понятно, но сказано так категорично, что больше не спросишь.

Бауля высыпает на доски стола стакан крупы. Садится на свой стул и кивает Верочке. Девчонка тяжко вздыхает, но помогает перебирать.

Стукнула дверь. Зашел Федор и обвел нас внимательным взглядом. В правой руке у него оказалась коса – длинное изогнутое лезвие без ручки. Он обошел стол, внимательно что-то разглядывая на полу, потом вдруг быстро наклонился и поднял... точило. Хмыкнул, как будто нашел кем-то спрятанное, и принялся точить косу.

Бауля закрыла ладонями крупу – это был знак Верочке остановить работу по отбору семян черной дикой редьки – и сказала, глядя перед собой:

– Федор, не надо.

– Надо.

– Федор...

– Отстань!

Представляю, что отразилось у меня на лице, если Верочка изо всех сил начала мне подмигивать и ободряюще улыбаться. Знаю только, что в тот момент я прикидывала, кого из нас – меня или Верочку – это бородатое чудовище будет резать первой.

Коса недолго елозила по точилу. Наступила тишина. И тренькнувший звук – это Федор попробовал лезвие ногтем. Потом – стук ведра. Я набралась смелости, выдохнула и посмотрела. Федор отставил помойное ведро от стены, стал над ним и что-то делает с косой у лица. Конечно, у меня мелькнула мысль, что он отрезает себе голову, но это было бы слишком радостно для такого унылого денька.

Федор стоял спиной ко мне. Света керосинок не хватало хорошенько рассмотреть, что там после размахивания косой падает в ведро и на пол – только мелькали тени от этого... падающего. Я уговаривала отключиться одну половину мозга – желательно, левое полушарие, чтобы избавиться от воображения до полного дебилизма. Вот он удовлетворенно вздохнул, бросил косу на пол – ужасный звук – и повернулся, зачесывая пятернями волосы назад от лба.