Утром, провожая Байрона, я смотрела на бегающую по двору девочку. Ночью подморозило, она скользила и даже один раз упала, тут же ловко извернулась, встала и побежала опять.
– Все в порядке? – Байрон провел ладонью перед моим лицом.
Я изобразила улыбку:
– Как всегда.
Девочка остановилась, провожая взглядом Байрона. Теперь мы вдвоем смотрим ему вслед. Я еще постояла на крыльце в ожидании. Девочка ничем не привлекла моего внимания. Я спустилась с крыльца в носках и пошла к ней по свежему снегу.
Девочка убежала.
Сегодня утром слышала внизу шум пылесоса. Передвигали мебель. Потом вдруг звуки ударов со двора. Долгие глухие тяжелые удары. Подошла к окну, а это Кирзач лупит по вывешенному ковру. Наверное, скоро праздник. Встреча Нового года. На эту встречу может приехать семейство Бирсов-Феоклистовых: Байрон угрожал семейным ужином. Нужно срочно собрать в сундук все книжки. С дивана, с кухонного стола и «Историю Древней Греции» с полочки в ванной.
Сколько дней я здесь? Уже привыкла спускаться утром вниз к огню в камине. К мебели без намека на пыль. К чистой и протертой до блеска сантехнике. Ночью, что ли, истопник все это начищает? По крайней мере, он выполняет мои требования. Еду для меня не готовит. Не включает громко телевизор. Не попадается мне на глаза.
Вечером приехал Байрон. Привез мой ноутбук.
– Ты тут на телевизор не подсела?
– Нет. На Гейне подсела: «Ах, позволь, пусть обвивает / шейку милую рука, – /ведь легко заболевают / при отсутствии платка». Как тебе?
Байрон подумал и сказал:
– Тупо как-то.
Я бросилась к нему и обняла крепко-крепко. Где-то в районе подмышек – Байрон от неожиданности руки поднял. Вот оно – правильное слово! Мне тупо, тупо, тупо!.. от этих стихов и вообще. Это здорово – тупить с утра до вечера и ни о чем не сожалеть.
В субботу приехали родители Байрона и привезли мою маму. Мне послышался ее голос, я подумала – показалось, и еще, что нужно позвонить домой отметиться. Спускаюсь вниз, а Примавэра сидит у камина и пьет.
– Лилька... – грустно заметила она, обнаружив дочь перед собой. Поприветствовала бокалом и не проявила никакого желания обниматься и что-то обсуждать.
Я и расслабилась.
Новый год должен был наступить через несколько дней. Родители объяснили этот сбор проводами старого года.
Обедали за большим столом по-семейному громко – с тостами. Бирс потом даже спел песенку под гитару. Лизавета поинтересовалась, будем ли мы с Байроном регистрировать наши отношения «или, как это принято сейчас у молодежи – поживете без обязательств?».
Так спросила, что стало ясно – ее устраивает, если «без обязательств».
– Мы с Текилой подали заявление, а потом... – Байрон посмотрел на меня.
– А потом поругались, – продолжила я. – И не пошли. – Я посмотрела на Бирса: – Насколько для вашей семьи это важно?
– Что именно?.. – рассеянно спросил он.
– Официальная регистрация сделки.
– Лилька! – возмутилась Мамавера. – Какой еще сделки?
– Ну ладно, не сделки – договора, – я крутила чашку с остатками кофейной гущи. – Обещать любить до гроба глупо, если живы оба. Ничто так чувств не истощает, как верность рабская в печали. А в радости наш договор бессмысленный, как злой укор.
Все уставились на меня удивленно, и я вылила кофейную гущу на тарелку под напряженными взглядами присутствующих.
– Это, наверно, тоже Гейне, – предположил Байрон. – Текила нашла наш сундук с книгами.
– Ни в коем случае! – возмутился Бирс. – Это не Гейне!
– Вы так хорошо знаете немецкую поэзию? – удивилась Мамавера и внимательно посмотрела на Бирса.
– Что получилось, можно взглянуть? – Лизавета обошла стол и склонилась над моей тарелкой.
Постояла, вздохнула, погладила меня по голове и вернулась на свой стул.
– Что, так плохо? – спросила я.
– Ничего нового, – успокоила меня Лизавета. – Дальнее путешествие, потери, новые связи. Новые связи превышают потери, а слева, видите, гуща бугорком легла, это означает...
– Это горошина от салата осталась, – я расковыряла вилкой бугорок.
– Все-таки у меня в сундуке нет таких стихов, – не может успокоиться Бирс.
– Лилька, пойдем пошепчемся, – попросила мама.
Мы поднялись в комнату, которую я выбрала. Мамавера осмотрелась, потом изучила рисунки в рамках на стенах – шемякинские персонажи «Щелкунчика», тяжко вздохнула у крысиного короля и решила, что лучше ей прилечь.
Это точно – маму развезло. Я укоризненно покачала головой.
– Отличный коньяк, – кивнула она, укладываясь в трех подушках. – Я встречу Новый год в теплом месте. С пальмами и в купальнике. Ты не против? Послезавтра отбываю.
– Надеюсь, не одна?
– Не одна.
– Очень за тебя рада.
– Я тоже за себя рада, а тебе нельзя менять климат в таком положении.
– И не собираюсь, – удивилась я.
– Вот и отлично. Дай-ка мою сумочку. Я привезла твои документы. Медицинскую карту, анализы вчера забрала, результаты УЗИ. Вот свидетельство о рождении, держи, и справка из школы...
– Какая справка?
– Твои оценки за первую четверть десятого класса. Неплохие, кстати, оценки. Дали аттестат о неполном среднем за девятый класс. Что еще тут... Справка о годичных курсах английского, квитанция оплаты за курсы медсестер... А, вот еще, – мама протягивает мне бумажку. – Твои первые десять тысяч. В тринадцать лет, кажется?..
– В двенадцать, – я смотрю на удостоверение победителя в чемпионате компьютерных игр. Лучший геймер. – Зачем оно мне?
– Аттестата нет, никакой бумажки о специальности тоже нет, – мама задумчиво посмотрела в потолок, – пусть хоть что-то будет.